Голос тех, кого нет - Страница 55

— Наш возлюбленный Сан-Анжело не успел толком разобраться в этом вопросе, ведь при его жизни не существовало настоящего монастыря ордена, — улыбнулась Арадора. — Монастырь стал нашей семьей, и покинуть его — хуже всякого развода. Когда корни пущены, растение не может освободиться, не причинив себе страшной боли. Поэтому мы спим в разных постелях… И нам едва хватает сил, чтобы остаться в любимом ордене.

В ее словах было столько покорности, что против воли Эндера на его глаза навернулись слезы. Она заметила их, покраснела, отвела глаза.

— Не плачьте по нам, Голос Эндрю. Наша радость намного сильнее нашей боли.

— Вы меня неправильно поняли, — отозвался Эндер. — Мои слезы — не от жалости. Вы так прекрасны…

— Нет, — сказал Цефейро, — даже священники, соблюдающие целибат, считают наши целомудренные браки в лучшем случае эксцентричными.

— Они. Но не я, — ответил Эндер.

На какое-то мгновение ему захотелось рассказать им о своей спутнице, Валентине, близкой и любящей, как жена, и целомудренной, как сестра. Но сама мысль о ней лишила его дара речи. Он опустился на кровать Цефейро и закрыл лицо руками.

— Вам нехорошо? — спросила Арадора. В ту же самую секунду рука Цефейро мягко опустилась на его плечо.

Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть этот внезапный приступ любви к Валентине и тоски по ней.

— Боюсь, это путешествие обошлось мне много дороже, чем другие. Я оставил на Трондхейме мою сестру — она была со мной много лет. Она вышла замуж в Рейкьявике. Для меня прошла только неделя с тех пор, как мы расстались, но я тоскую по ней куда сильнее, чем предполагал. Вы двое…

— То есть вы хотите сказать, что тоже… монах? — спросил Дом Кристано.

— И недавно овдовели, — прошептала Арадора.

И Эндеру вовсе не показались странными такие определения его любви и потери.

Джейн пробурчала у него в ухе:

— Если это часть какого-то хитрого плана, Эндер, то я слишком глупа, чтобы понять его.

Но, конечно, планы тут были совершенно ни при чем. Эндера пугало то, насколько он потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейры он был хозяином положения, а сейчас оказался столь же беспомощным перед этими семейными монахами, словно Квара или Грего.

— Мне кажется, — сказал Цефейро, — вы пришли сюда искать ответ на совсем другие вопросы.

— Вам должно быть так одиноко, — кивнула Арадора. — Ваша сестра нашла дом. Теперь вы ищете свой?

— Не думаю, — ответил Эндер. — Боюсь, я слишком многого требую от вашего гостеприимства. Непосвященным монахам не положено выслушивать исповеди.

Арадора рассмеялась:

— Ох, любой католик имеет право выслушать исповедь неверного.

А вот Цефейро даже не улыбался.

— Голос Эндрю, вы, несомненно, выказали нам больше доверия, чем рассчитывали. Но, уверяю вас, мы заслуживаем вашего доверия. Кстати, мой друг, и я убедился, что мы можем доверять вам. Епископ вас до смерти боится, признаюсь, что и меня терзали сомнения, пока я не встретился с вами. Я помогу вам всем, чем могу, ибо теперь верю, что сознательно вы не сделаете зла нашему маленькому селению.

— Ага, — прошептала Джейн. — Теперь я вижу. Поздравляю, Эндер, очень лихой и хитрый маневр. Ты куда лучший актер, чем я думала. Браво.

Ее восхищение заставило Эндера почувствовать себя циником и дешевкой, и он сделал то, чего никогда не делал раньше: потянулся к жемчужине, нашел маленький рычажок и кончиком пальца сдвинул его вправо, а потом вниз. Жемчужина погасла. Джейн больше не могла шептать ему на ухо, видеть и слышать мир с этой точки.

— Давайте выйдем на воздух, — предложил Эндер.

Они прекрасно поняли, что он сделал (имплантированные терминалы не были для них новостью), сочли это доказательством его желания говорить с ними честно и открыто и с радостью согласились на его предложение. Эндер собирался отключить жемчужину на несколько минут — просто чтобы объяснить Джейн, что так вести себя нельзя. Но Цефейро и Арадора так явно расслабились, когда поняли, что компьютер отключен, что Эндер просто не мог включиться обратно, по крайней мере сейчас.

А потом, ночью, на склоне холма, беседуя с Арадорой и Цефейро, он начисто забыл, что Джейн не может их слышать. Они рассказали ему об одиноком детстве Новиньи, о том, как она ожила на их глазах благодаря отцовской заботе Пипо и дружбе Либо.

— Но той ночью, когда он погиб, она умерла для всех нас.

Новинья не знала, что о ней так много и страстно спорят. Тревоги и неприятности большинства детей не влекли за собой собраний в покоях епископа, совещаний всех преподавателей монастыря, бесконечных разговоров в мэрии. Но с другой стороны, не все ребятишки города были внуками ос Венерадос и детьми единственного ксенобиолога колонии.

— Она стала очень сухой и деловитой. Регулярно представляла доклады о своей работе — адаптации местных растений к человеку и земных культур к почве и климату Лузитании. На все вопросы отвечала легко, весело, со вполне невинным видом. Но она умерла для нас. У нее не было друзей. Мы даже обратились к Либо, и он — Боже, будь милостив к его душе — сказал, что ему, ее другу, не достается даже той веселой пустоты, которую получают все остальные. Она кричала на него, запрещала задавать какие-либо вопросы. — Цефейро сорвал стебель здешней травы и слизнул росу, скопившуюся на внутренней стороне. — Попробуйте, Голос Эндрю. У нее интересный привкус, и она совершенно безвредна — ваш организм просто не вступит о реакцию.

— Ты должен предупредить его, муж мой, что края травинки остры, как лезвие, и он может порезать язык и губы.