Голос тех, кого нет - Страница 65

Она вовсе не хотела этого делать, ее рука хлестнула сына по щеке прежде, чем она сообразила, что происходит. Удар не мог получиться особенно сильным, но Квим мгновенно обмяк, заплакал и опустился на пол, спиной к Новинье.

— Прости, прости, — бормотал он сквозь слезы.

Новинья встала на колени рядом с мальчиком и неуклюже погладила его по плечам. Вспомнила, что не обнимала его с тех пор, как он вышел из возраста Грего. «Когда я стала такой холодной? И почему, когда я коснулась его снова, это оказалась пощечина, а не поцелуй?»

— Меня тоже беспокоит то, что происходит, — сказала Новинья.

— Он все ломает, — всхлипнул Квим. — Он пришел, и сразу все начало меняться.

— Ну, если ты об этом, Эстевано, мы не так уж хорошо жили, чтобы отказываться от перемен.

— Это не наш путь. Исповедь, искупление, отпущение грехов — вот необходимая нам перемена.

Новинья в который раз позавидовала вере Квима в способность священников смывать любой грех. «Это оттого, что ты никогда не грешил, сынок, и ничего не знаешь о невозможности искупления».

— Думаю, мне надо поговорить с Голосом.

— И забрать Квару домой?

— Не знаю. Не забывай, он заставил ее разговориться. И я не сказала бы, что он ей нравится. Она о нем еще доброго слова не сказала.

— Тогда почему она пошла в его дом?

— Наверное, чтобы сказать ему какую-то грубость. Тебе придется признать, что по сравнению с ее прежним молчанием это перемена к лучшему.

— Дьявол всегда скрывается за видимостью добрых дел, всегда, но потом…

— Квим, не читай мне лекций по демонологии. Отведи меня к дому Голоса, и я сама разберусь с твоим неверным.

Они шли по тропинке, идущей вдоль берега реки. У водяных змей начался период линьки, и земля под ногами была скользкой от кусочков и ошметков разлагающейся кожи. «Так, это валяется мой следующий проект, — подумала Новинья. — Нужно выяснить, что там тикает внутри этих маленьких чудовищ, может быть, тогда я придумаю, как извлечь из них хотя бы крошечную пользу. Или узнаю, как отвадить их отсюда, чтобы берег речки не вонял так омерзительно шесть недель в году. Единственный плюс — кажется, змеиные шкурки удобряют почву, хорошо удобряют, ведь речная трава на местах линьки растет гуще всего. Единственная безобидная, даже приятная туземная форма жизни на Лузитании». Люди приходили сюда, на берег, чтобы полежать на мягком естественном ковре, узкой полоской протянувшемся между тростником и жесткой травой степей. Змеиная кожа, скользкая и вонючая, все же обещала в будущем приятные минуты.

Мысли Квима, очевидно, шли тем же путем.

— Мама, а не могли бы мы посадить речную траву возле нашего дома?

— Когда-то, много лет назад, ваши бабушка и дедушка попробовали сделать это, но так и не смогли. Речная трава цветет, но после цветения не образуются семена. А когда они попробовали просто пересадить ее, она вскоре увяла, и на следующий год на том месте ничего не выросло. Наверное, траве необходима вода, много воды, река.

Квим нахмурился и ускорил шаг. Ее ответ рассердил его. Новинья вздохнула. Квим принимал слишком близко к сердцу то, что Вселенная устроена не так, как ему хочется.

Вскоре они добрались до домика, где поселился Голос. На прассе, как всегда, играли дети, и потому Новинье и Квиму пришлось говорить громче, ибо шум стоял страшный.

— Это здесь, — сказал Квим. — Думаю, ты должна увести отсюда Квару и Ольядо.

— Спасибо, что показал мне дом.

— Я не шучу. Я серьезно. Это настоящее столкновение между добром и злом.

— Вся наша жизнь такое столкновение. Вот только очень трудно разобрать, что на самом деле что. Нет, нет, Квим, я знаю, ты можешь подробно объяснить мне…

— Не говори со мной свысока, мама.

— Но, Квим, это же так естественно, ведь ты всегда столь снисходителен ко мне.

Лицо Квима одеревенело от злости.

Новинья протянула руку и погладила его, очень легко, очень нежно. Он напрягся, словно она была ядовитым пауком.

— Квим не пытайся учить меня, что есть добро, а что зло. Я жила в этой стране, а ты видел только карту.

Он стряхнул ее руку и отошел в сторону. «Черт, я уже начинаю скучать по тем временам, когда мы не разговаривали неделями».

Новинья громко хлопнула в ладоши. Через мгновение дверь распахнулась, на пороге стояла Квара.

— Ой, Манезинья, тамбем вейо джогар? Мама, ты тоже пришла поиграть?

Ольядо и Голос, склонившись над терминалом, играли в космическую войну. Голосу предоставили компьютер с очень большим и удивительно четким голографическим экраном. Игроки умудрялись командовать одновременно отрядами из двенадцати кораблей и более, но это занятие требовало предельной сосредоточенности, и ни один из них даже головы не повернул, чтобы приветствовать ее.

— Ольядо сказал, чтобы я заткнулась, иначе он вырвет мой язык и заставит меня съесть его с хлебом, — поведала Квара. — Так что ты лучше молчи, пока они не кончат играть.

— Пожалуйста, садитесь, — пробормотал Голос.

— Теперь я раскатаю тебя, Голос, — прошипел Ольядо.

Больше половины флота Голоса вспыхнуло белым пламенем и исчезло из воздуха над терминалом. Новинья опустилась на стул.

Квара села на пол рядом с ней.

— Я слышала, как вы с Квимом разговаривали за дверью. Вы так кричали, что мы разобрали почти все.

Новинья почувствовала, что краснеет. Ее раздражало то, что Голос случайно услышал, как она ссорится со своим сыном. Это не его дело. И вообще, он не имеет, не должен иметь никакого отношения к ее семье. И она, безусловно, не одобряла эти военные игры. Они архаичны и старомодны, давно вышли из употребления. За последние две тысячи лет в космосе не произошло ни одного сражения. Мелкие стычки таможенников с контрабандистами не в счет. Милагр такой мирный город. Ни у кого из жителей нет оружия. Разве что разрядник у старшего констебля. Ольядо в жизни своей не увидит ни одной битвы. И вот он сидит здесь, полностью поглощенный-военной игрой. Возможно, это просто шутки эволюции, вложившей в сердца самцов вида желание стирать противника в порошок, втаптывать его в землю. А может быть, насилие, к которому он привык дома, подтолкнуло его к этой игре. «Моя вина. Снова и снова моя вина».